Гюго написал «Отверженных» в защиту народа; он прямо заявил об этом в предисловии: «До тех пор, пока силой законов и нравов будет существовать социальное проклятие, которое среди расцвета цивилизации искусственно создает ад и отягчает судьбу, зависящую от бога, роковым предопределением человеческим... до тех пор, пока будут царить на земле нужда и невежество, книги, подобные этой, окажутся, быть может, не бесполезными». Три неразрешимые проблемы буржуазного общества: безработица, проституция и беспризорность – должны были по первоначальному замыслу раскрываться на примерах судеб трех героев книги: Жана Вальжана, Фантины и Козетты.

Всю силу таланта, всю свою любовь к людям призвал , чтобы потрясти сердца читателей зрелищем бедствий своих героев. До сих пор невозможно равнодушно читать историю Жана Вальжана, «доброго, несчастного зверя, травимого целым гончим обществом», историю Фантины, ее поруганной любви, трагического материнства и, наконец, гибели в тюремном лазарете: жестокой правдой дышат страницы, рисующие «зловещее домашнее рабство» в доме трактирщика Тенардье маленькой Козетты, которую «страх сделал лживой, а нищета безобразной». Вокруг этих центральных персонажей – целая толпа других: бездомные старики, голодные подростки, жители мрачных трущоб и воровских притонов – словом, те, кого автор назвал «отверженными». Как помочь этим людям, как облегчить их участь? Именно на этот вопрос хотел ответить Виктор Гюго; он ставил перед собой двойную цель: осудить социальное зло и указать путь к его преодолению. «Общество, которое не хотело бы, чтобы его критиковали, походило бы на больного, который не дает себя лечить», – писал Гюго в одном из многочисленных набросков предисловия к «Отверженным». Подобно социалистам-утопистам, он стремился найти рецепт исцеления буржуазного общества. Виктор Гюго понимал свою книгу как практическое оружие в борьбе за будущее, он даже называл ее «современным Евангелием».

Романы зрелого Гюго отличаются от классической формы романа бальзаковского типа. Это романы-эпопеи. Конкретные жизненные вопросы, живые образы людей, увлекательный сюжет – только одна их сторона; как и в поэзии Гюго, за этим всегда стоит вопрос о судьбах народа, человечества, морально-философские проблемы, общие вопросы бытия. И если в «Отверженных» нет беспощадного социального анализа и гениальной прозорливости Бальзака, то неповторимое своеобразие этого произведения состоит в эпической величавости, в пламенном гуманизме, который окрашивает лирическим волнением каждую страницу придает особую значительность каждому образу и поднимает картину народной жизни до высокой романтики.

Не случайно Гюго стремился объединить свои произведения в большие циклы; в 1860-х годах он стал рассматривать «Отверженных» как вторую часть трилогии, первую книгу которой должен был составлять «Собор Парижской богоматери», а последнюю – «Труженики моря» (1866). По мысли автора, эти три произведения показывают борьбу человека против судьбы в ее тройном обличье: религиозных суеверий, социальной несправедливости и непокоренной природы. В свете такого замысла понятно, почему Гюго включал в «Отверженных» все новые авторские отступления, размышления о прошлом и будущем, о мировом прогрессе и революции, о религии, монастырях и даже собирался написать философское введение в двух частях: «Бог» и «Душа». Как и во всех других произведениях, жизнь своей эпохи Виктор Гюго видит сквозь призму романтически понятой истории: образы Данте и Гомера, образы библейских и античных мифов проступают сквозь картины горькой жизни парижского люда и стоят за образами народных героев. Так, парижская работница Фантина сравнивается то с Дианой, то с «Галатеей, бегущей под вязами», студент Анжольрас подобен Аполлону и Антиною, сражение горстки республиканцев с королевскими войсками рисуется как «схватка титанов с гигантами» и т. д. Более чем где бы то ни было, главные персонажи «Отверженных» являются носителями авторских идей, своего рода символами.

В центре книги образ Жана Вальжана, олицетворяющий угнетенный народ. «Часто весь народ целиком воплощается в этих незаметных и великих существах, попираемых ногами. Часто тот, кто является муравьем в материальном мире, оказывается гигантом в мире моральном», – писал Виктор Гюго в черновых набросках к роману. Такие моральные гиганты – все любимые герои Гюго: крестьянин Вальжан, швея Фантина, уличный мальчишка Гаврош. Жану Вальжану, олицетворяющему народ, противопоставлен трактирщик Тенардье, воплощение хищнического эгоизма, человеконенавистничества и лицемерия, на которых держится враждебный народу буржуазный порядок. Столь же враждебно народу и буржуазное государство с его бездушным и бесчеловечным законодательством, воплощенном в образе полицейского надзирателя Жавера – сторожевого пса буржуазного общества. Духовное воскресение Жану Вальжану приносит не блюститель порядка Жавер, а епископ Мириэль, который, по замыслу Виктора Гюго, воплощает идею человечности, братской любви и милосердия, призванных спасти общество. Правда, автору не удалось уберечь образ епископа от фальши, и прогрессивная критика, особенно в России, отметила это сразу же после выхода книги.