Как бы ни были увлекательны перипетии поисков археологами сокровищ художественного творчества наших далеких предков, все же едва ли сравнима с чем-либо захватывающая надежда познать то, что скрывалось за образами их поразительного по совершенству и разнообразию искусства. Какие тайны своих мыслей и чувств зашифровали в них те, кто в бесконечно далекие времена, отстоящие от нас на десятки тысячелетий, отчаянно выкарабкивались из звериного царства! В первые годы XX в. археологов не переставало волновать, быть может, самое обескураживающее из обстоятельств, связанных с искусством древнекаменного века: что заставляло первобытных охотников забираться в подземелья, чтобы выгравировать или нарисовать на стенах животных – лошадей, мамонтов, носорогов, быков и оленей! Зачем им это было нужно! В свое время Буше де Перт и Лартэ более всего были озабочены тем, чтобы подтвердить «безбожную мысль» о сосуществовании на Земле человека с такими невероятно древними и давно вымершими животными, как мамонт и шерстистый носорог. Ради утверждения в науке этой идеи им пришлось вести борьбу с Академией и церковью. Теперь, к счастью, это в археологии – давно пройденный этап. И даже те, кто прежде противился признанию данного, казалось бы, самоочевидного факта, уже давно идут «в авангарде научного прогресса». Теперь каждый может, не опасаясь прослыть невеждой и дилетантом, говорить, что в пещерах встречаются гравюры и живописные рисунки, выполненные охотниками ледниковой эпохи. Ведь только они видели на Земле живых мамонтов и шерстистых носорогов, и, следовательно, никто другой нарисовать этих животных не мог.

Все это так. Но исследователей палеолитического искусства не переставал ставить в тупик все тот же «проклятый» вопрос: зачем и почему именно в пещерах, да еще в самых потаенных и опасных местах их, куда здравомыслящему человеку никогда не придет в голову забираться, в кромешной тьме, в промозглом холоде, в пронизывающей до костей сырости люди древнекаменного века рисовали? Рассуждения Лартэ и его сторонников о стремлении троглодитов получить от осмотра образцов искусства «эстетическое удовольствие» воспринимались теперь, в начале XX в., по меньшей мере как забавные. Впрочем, если в древнекаменном веке и имелись столь экстравагантные любители искусства, то их было явно немного, поскольку гравюры и живописные рисунки чаще всего размещались в таких местах, где и два человека не могли разойтись. Ну не странно ли, что палеолитический художник затрачивал столько усилий для того лишь, чтобы кучка людей могла полюбоваться изображениями животных?

Тут что-то не то. Но что же именно?

В столкновениях околонаучных страстей акцент переместился в сферу борьбы за приоритет идеи о возможности отражения в палеолитическом искусстве религиозных представлений древнейших людей. Как вознегодовал бы Габриэль де Мортилье, будь он к тому времени жив и представься ему случай ознакомиться только лишь с заголовком статьи в журнале «Антропология» за 1903 г. его преемника на посту директора Музея национальных древностей Соломона Рейнака – «L'art et la magie» («Искусство и магия»)! Автор ее поторопился предупредить читателя: высказанные в отчетах о майском заседании L'Academic des Inscription утверждения о том, что он, Рейнак, всего лишь «изложил идеи» Луи Капитана «о тотемизме и магии в связи с пещерной живописью», не более чем заблуждение '. В редакции «Petit temps» к моменту публикации отчетов 20 мая просто не знали, что Капитан говорил о новых и столь серьезных идеях, познакомившись прежде с его, Рейнака, статьей. Ведь выводы ее как раз и послужили директору музея материалом для речи на заседании в Академии. Кроме того, журналисты могут удостовериться, что «основные мысли данной работы были уже изложены в нескольких строках в статье, опубликованной им еще 7 февраля 1903 г. в «Chronique des arts». Разумеется, Капитан, ведай он о том, как повернутся дела, «сожалел бы еще более», чем Рейнак, о невольно происшедшем искажении. Поэтому и пишутся «настоящие примечания, чтобы избежать какого бы то ни было недоразумения» по поводу того, кто первый сказал «а».

Известно, сколь робко и редко археологи в прошлом осмеливались обращаться к вопросу о смысле творчества людей древнекаменного века. Поэтому неудивительно, что когда Соломон Рейнак предпринял специальные исследования археологических изданий, пытаясь найти тех, кто до него высказывался о возможном отражении в предметах искусства неких общего плана идей, то повезло ему лишь однажды: в февральском номере «Revue Sa-voisienne» за 1876 г. он прочитал статью хранителя музея в бельгийском городе Мель, некоего Бернардэна, которому неожиданно пришла в голову мысль сравнить «batons de commende-ment» («жезлы начальников») со стойбищ древнекаменного века Европы, а также кости и рога северного оленя, покрытые насечками, с «генеалогическими палками» маори. Вот что он писал по этому поводу: «На предметах, которые называются «жезлы начальников», очень часто бывают правильно расположенные насечки. Не служат ли они напоминанием генеалогии вождей?» И далее следовало еще более фантастическое предположение: «Обычно на одной стороне жезла можно видеть изображение животного. Не служит ли это животное обозначением племени, допустим племени форели в Бельгии, племен горного козла, ласки, бобра или выдры в Савойе? У индейцев Северной Америки также были фигуры животных, которые служили символами, или тотемами, их племен».

Предыдущая глава: Истину не скрыть

Следующая глава: Рейнак размышляет над смыслом пещерного искусства